БТР-2024. День 2. Иван Ильич и Алёша Горшок
А вместо смерти был свет…
Российский институт театрального искусства — ГИТИС
Л.Н. Толстой. «Иван Ильич и Алёша Горшок»
Художественный руководитель курса — Юрий Бутусов
Режиссёр — Иван Орлов
В основе спектакля выпускного курса ГИТИСа два произведения Льва Николаевича Толстого — «Смерть Ивана Ильича» и «Алёша Горшок». Объединяет их такое страшное событие как смерть. Иван Ильич умирает от продолжительной болезни, и тогда закручивается всё действие. Алёша Горшок живёт, работает, а однажды, счищая снег с крыши, падает, что приводит его к смерти.
В первом действии спектакля раскрывается история жизни чиновника Ивана Ильича, причём делается это ретроспективно. С отправного события – похорон зритель наблюдает, как разворачивается уже прошедшее. Так выстраивается неизбежный коридор смерти, а жизнь проносится круговоротом, где человек лишь наблюдатель, который не в состоянии что-либо изменить.
На авансцене изначально лежит покойник, ради проводов которого постепенно собираются все гости. Они одеты в траурно-чёрный, и все как один начинают механически креститься. А как только декорум соблюдён, пьют шампанское, пляшут, обсуждают что-то, не связанное с похоронами. Ощущение притворной скорби, где никому нет дела до умершего. Живым и настоящим здесь является только мужик Герасим, который и одет иначе. Он молча выполняет свою работу, а на вопрос о смерти просто отвечает: «все там же будем» — тут не поспоришь. Словно не выдержав «танцев на костях» от родных и знакомых, покойник, до этого не подававший никаких признаков жизни, встаёт и уходит. Теперь Иван Ильич проживает жизнь уже на глазах зрителей. Здесь мы наблюдаем разладившиеся до взаимного раздражения отношения с женой; узнаём о падении героя с лестницы, после чего он поехал лечиться, а врач ему, кроме как «у вас то-то и то-то», больше ничего вразумительного не говорил. Так постепенно развивалась болезнь Ивана Ильича, и никто ему помочь не мог. От смерти лекарства нет.
Важная сцена произошла перед самой кончиной чиновника. Он, уже сознающий, что жить осталось недолго, чувствующий всем существом приближение смерти, продолжает отрицать её, вспоминает всю жизнь: «Знал, что умирает, но не мог понять этого. Он был Ваня, с игрушками, со всеми радостями, восторгами детства, юности». От близости смерти человек сильнее хочет жить. Однако от отрицания и страха Иван Ильич приходит к принятию неизбежного, выходит на авансцену, обернутый в ткань, словно в белый саван. Взгляд его осмыслен, на лице возникает подобие улыбки, а за ним в глубине сцены в панике с криком «воды» носится жена, шума и суеты от которой сильно больше, чем пользы. Иван Ильич не слышит её, она уже где-то далеко для него. Он не хочет умирать, но теперь окончательно понял, что именно это с ним и происходит. Человек рождается и умирает один. Что если смерть — это пустое пространство, одиночество и белый саван?
Во втором действии меняется социальный круг. На сцену выходят девушки в белых сарафанах, босые, которые дразнят и заигрывают с Алёшей Горшком. Это сразу создаёт контраст с людьми светскими из первого действия. Здесь уже мы не увидим дорогих чёрных костюмов и платьев, бокалов шампанского, походов в театр. Не чиновник и Алёша Горшок — обычный парень, дворник, который на наших глазах взрослеет, из паренька превращаясь в мужчину. Он и любовь в кухарку Устинью проживает трогательно, осознавая впервые для себя, что «человек так нужен, ни зачем и он сам нужен другому человеку». И чувство у них выражается в катании на телеге, в этом действии – нежность, радость жизни, что-то настоящее, взаимное. «Она любила говорить, а ему приятно было её слушать» — даже историю своей любви они рассказывают вместе.
Счастье Алёши было недолгим — он умер. Снова почти пустеет сцена, оставляя героя один на один со смертью. Однако из ниоткуда появляется Иван Ильич, садится рядом с Алёшей, и в молчании они смотрят друг на друга.
Эта безмолвная мизансцена объясняет происходящее яснее любых слов, которые здесь были бы лишними. Два разных героя: чиновник и дворник, не связанные ничем, могли встретиться только после смерти. Это то главное и важное, что их объединяет. Как роднит каждого человека неизбежность смерти, ведь «все там будем».
Казавшиеся параллельными истории переплелись. Но жизнь Ивана Ильича оставляла ощущение тягостное: человек прожил жизнь, имел состояние, должность, супругу, дочь, но был ли счастлив, знал, что такое любовь? Вряд ли. Иван Ильич своего рода живой труп. Алёша Горшок прожил мало, в труде, был счастлив, любил, смеялся, плакал — жил по-настоящему и радовался, оттого что жив, о смерти не думал даже — некогда и незачем.
Атмосфера в зрительном зале менялась от первого действия ко второму, от сосредоточенного напряженного наблюдения перерастая в искренний смех. Из названия спектакля убрано слово «смерть», возможно, потому, что жизнь гораздо больше и полнее.
Диана Рафикова,
ГИТИС
Одинакова для всех
Спектакль, созданный из нескольких отдельных произведений — явление для отечественного театра не редкое, но пока и не повсеместное. Создание подобной постановки требует от творческой команды спектакля не только привычных усилий, но и особой осторожности, внимательности — спектакль должен получиться таким, чтобы «швы» между произведениями не были видны зрительскому глазу.
Студенты режиссёрского факультета ГИТИСа (мастерская Юрия Бутусова) показали на Основной сцене Театра им. Ф. Волкова трагифарс «Иван Ильич и Алёша Горшок» — спектакль целостный, хотя и состоящий из двух абсолютно разных рассказов Л. Толстого. Причём «Смерть Ивана Ильича» написана на раннем этапе деятельности писателя, «Алёша Горшок» — незадолго до конца его жизненного пути.
Тема отношения человека к смерти, будто рассасывающаяся хирургическая нить, соединяет два произведения аккуратно и незримо. Поэтому при переходе от одного рассказа к другому на сцене нет никаких глобальных перемен — освещение остаётся весьма скудным и неярким, декорации и одежда сцены сохраняют тёмные, траурные тона. И когда на сцене лежит умирающий Иван Ильич, и когда на ней появляется весёлый Алёшка с возлюбленной-кухаркой Устиньей, и, дурачась, кружит её на хозяйственной тачке, со сцены в зрительный зал идёт некое напряжение (обусловленное темой), разбавленное вспышками веселья. За эти вспышки отвечает окружение Ивана Ильича. В действительности и его семье, и доктору безразлично его состояние. Врач даже не стремится поставить больному диагноз, лишь неопределённо говоря: «У Вас то-то и то-то, а если у Вас не то-то и то-то, тогда и т.д». А уж гости, пришедшие проводить героя в мир иной, и вовсе озабочены только тем, как бы поскорее выпить шампанского да посудачить меж собой. Зритель не видит слёз, скорби. И, глядя на гостей, Иван Ильич тоже решает не придавать особого значения собственной кончине. Он появляется на авансцене, облачённый в ткань белого цвета, напоминающую саван. Траур и белый цвет — с трудом можно представить подобное сочетание. Не верится собственным глазам. С ещё большим трудом верится в то, что умерший… встал и ушёл. Дескать, ну, раз уж всем не до меня, то я вас оставлю. Вполне философское отношение к финалу жизни…
А вот у Алёшки Горшка никакого отношения к смерти нет. Не успел он задуматься об этом, слишком стремительной оказалась смерть. Упал с крыши — и всё. Некогда было размышлять о вечном простому необразованному парню-работяге. Не ведал он, что жизнь может оборваться в процессе чистки снега.
Но нужно ли думать об этом, если смерть, как видим мы из этого спектакля, одинакова для всех? Знатный чиновник, в доме которого пьют шампанское и говорят о высоком, умер в полном одиночестве и безразличии тех, кого считал близкими. Не стало наивного Алёши Горшка — никто и не заплакал по нему (Устинья, может, и опечалилась бы, кабы чуть более умной была, но в качестве невесты парень выбрал равную себе…). Легко и непринуждённо режиссёр и артисты поговорили со зрителями о том, чего принято бояться и встречать слезами. Смерть может быть и такой — вплетенной в сюжет тонкими нитями, тихой, без рыданий, вовсе не похожей на скелетообразную старуху с косой. Не избежит её никто, все равны перед нею. Как бы непросто ни было это принять.
Анастасия Нестерова
ЯГТИ им. Ф. Шишигина