БТР-2017. День 4. Собачье сердце
«Театр однообразный: разговаривают, разговаривают»...
Откровенно обнаженной встретила зрителей сцена учебного театра. Ничем не прикрытая сценическая коробка демонстрировала публике всю свою «внутреннюю секрецию». Органично вписанная в пространство металлическая конструкция на планшете, высокий барный стул, одиноко висящая лампочка, вот, пожалуй, и все: на сцене фирменный минимализм Мастерской Женовача. На стуле восседает повар (Никита Исанченков). Его пепельно-белые волосы, сутуловатый профиль и большая сковородка в руках, исторгающая пепельный дым и на подсознательном уровне предупреждающая об опасности, привлекают Шарика. Доверчивый пес попадает под горячую руку, а точнее под горячую сковородку повара. «Повар – гад! Обварил мне левый бок!», обращаясь к зрителям, произносит Шарик. Потрясающе живой, пластичный, с яркими оценками и мгновенными переключениями со щенячьего восторга на скулящую боль - актер Александр Николаев становится в глазах зрителя олицетворением собачьей сущности. Скулящее существо прижимается к стене, стараясь отодрать приваренную шкуру (белую рубашку). Таким Шарика встречает Профессор Филипп Филиппович Преображенский (Арсений Симонян).
В квартире профессора у Шарика начинается райская жизнь. Заботливо отмытый из пульверизатора, прооперированный (белая рубашка, наконец отделена от измученного тела) и накормленный Краковской колбаской, дурманящий аромат которой будоражил зрителей, Шарик падает ниц перед Профессором. Преображенский становится для него Богом. Обживая новое место, как и все собаки, Шарик метит углы; прячет кусок колбасы, так сказать «на черный день», которую съедает Борменталь, желая хоть чем-то унять пожар во рту после сорокоградусной водки; пытается овладеть ногой Петра Александровича (Дмитрий Матвеев), зашедшего к Преображенскому для очередного омоложения… А тем временем творец, демиург Филипп Филиппович ждет подходящего трупа для нового эксперимента.
Нетвердой походкой на сцену выходит картежник и пьяница Клим Чугункин (Александр Медведев). С трудом примостившись на край металлической конструкции, он опрокидывается вперед. Борменталь (Даниил Обухов) спешит обрадовать Профессора известием о Климе, который только что стал трупом. Шарика готовят к операции: его вместе с бездыханным телом Чугункина кладут на операционный стол. Яркий свет операционных ламп и монотонные голоса актеров, проговаривающие последовательность операционных действий, раскинутые как при распятии руки Шарика... Успешно. Не издох, а значит второму акту быть! Выходим из зала, дабы не мешать господам-актерам, совершать сценические метаморфозы.
Во втором акте от безграничного сценического обоняния Александра Николаева не остается и следа. Режиссер Айдар Заббаров превращает Шарика в уродливое существо с перекошенным лицом и горбатой спиной. Сценическое пространство так же претерпевает изменения: металлическая конструкция теперь покрыта деревянными щитами. Под одним из них «новый человек» без имени находит предметы из прежней жизни: пульверизатор, кусок поролона, служившего когда-то кроватью для Шарика и ошейник. С помощью щитов режиссер трансформирует пространство, перемещая действие сначала в столовую, где «нового человека» учат пользоваться столовыми приборами, позднее щит служит ширмой, за которой происходит изнасилование Зины (Дарья Муреева). Ломая четвертую стену уже нареченный Полиграф Полиграфович Шариков проводит интерактив со зрителями: таинственное исчезновение сотки, в котором раскрывается гнилая сущность этого человека. В финале спектакля вновь возвращенный в облик собаки Шарик, становится наглядным уроком Преображенскому, взявшему на себя ответственность при форсировании генетических изменений.
Этот спектакль – приятный подарок для интеллектуального зрителя, искренне увлеченного вычитыванием интертекстов, считыванием образов и расшифровкой метафор. Жесты актеров выверены и точны, реплики остры. Внутренний накал преобладает над внешней пластической выразительностью. Действие словом, характерно для театра вербального, насыщенного текстом. Шариков любил цирк за его яркость и зрелищность и презирал театр, в котором все разговаривают, разговаривают, разговаривают….
В спектакле говорят много, но не пустомелят, а действуют.