Премьера - 24 ноября 1981 г.
Основная сцена
2 часа 40 минут с антрактом
Литература
Читать пьесу А.В. Сухово-Кобылина "Дело"Публикации
Театр, 1984, № 4
Маргарита Ваняшова
Истинность страстей
Русская классика на ярославской сцене
<...> В литературной редакции Виктора Розова восстановлена краткая предыстория событий «Дела», дан финал «Свадьбы Кречинского», и это забота не только о зрителе, которому теперь «дни Муромских» становятся понятнее и ближе. Именно там, в «Свадьбе Кречинского» Муромский испытывает первый удар судьбы.
Отставной капитан, ярославский помещик Петр Константинович Муромский – герой «Дела» — человек мягкого нрава и честной души. Жизнь, кажется, ничему не научила этого неисправимого идеалиста — таким рисует Муромского В. Нельский.
Обыденная, пошлая действительность? Попробуйте сказать это Муромскому. «Нет!» — гневно ответит он. Все пошлое или низкое далеко в прошлом. В прошлом — то, что связано с Кречинским, это время давным-давно миновало.
Упрямо, чрезвычайно упрямо Муромский—Нельский пытается сохранить высоким свое представление о нормах бытия, об отношениях между людьми, о чести и достоинстве, наконец... Муромский В. Нельского – горький романтик, идущий навстречу собственной гибели под колеса машины-чудовища...
...Машина не машина — целое здание, портфель не портфель, быть может, здание-портфель, портфель канцелярской крысы, проеденный изнутри ходами и выходами, да еще на колесах — этакое чудовище, поворачивающееся к нам то тыльной стороной, то фасадом (художник Ю. Суракевич). Maxинa, колосс на тележных колесах (крепкие еще, но скрипят немазаные колеса, скрип этот слышен отчетливо). Колосс этот в спектакле становится действующим лицом. Он достаточно изношен, кое-где подзалатан, а внутри — в лабиринтах казенной премудрости, среди десятков и сотен фолиантов, сваленных, покрытых вековой пылью, — копошатся «бумажные черви», ползают но замысловатым ходам. Когда вглядишься в мельтешенье этих чиновников, поймешь, почему Сухово-Кобылин назвал их «колесами бюрократии»: они невидимо, скрыто ворочают машину, чудовище, божество... На торце здания-колосса пышный коллаж: торжественные портреты эпохи классицизма, пейзажи, многочисленные натюрморты с цветами и плодами. Бархатные портьеры, бархатные наряды, но тусклый, пыльный цвет и у портьер, и у мундиров... Да и портреты как-то незаметны – появилась затертость, так теряет свою новизну монета, побывав в тысячах рук.
Здесь, в лабиринтах канцелярских нор, и творится, свершается событие, кое названо будет капканной взяткой, сооружается для очередной жертвы страшная волчья яма.
И жертва эта — Петр Константинович Муромский, капитан в отставке, герой войны двенадцатого года — человек и в старости все еще наивный и непосредственный. Он, Муромский, никогда не влезал ни в какие «лабиринты» и знать не желал никаких Ваалов, никакой чертовщины.
Когда-то Муромский обидел милейшего и честнейшего Нелькина, молодого человека, без пяти минут зятя, и тот, оскорбленный в лучших чувствах, подобно Чацкому, уехал, дабы никогда более не возвращаться. Но вот вернулся, и устроено домашнее чаепитие: чашечки, баранки, обсуждение новостей. Заливающаяся детским смехом Лидочка — Т. Позднякова, чинный Нелькин — А. Пешков. Все подробно, обстоятельно, мирно. И никакого предвестия надвигающейся бури. Муромский живет и надеется. И светел от своей надежды. Он проживает последнее здесь, в Петербурге. Еще больше поседели баки, и походка стала более стариковской, осторожной, словно он боится вот-вот упасть. От других он вовсе не ждет подлости, упрямо отказывается верить в любую подлость и низость, потому как сам прост и благороден.
А между тем пребывает в мире, где господствует соблазн... Где ждут от жертвы одной только фразы: «Прими, кумир позлащенный, дар мой...» Теплится надежда у Муромского, что не скажет, не произнесет он этой фразы, удержит его провидение, останется он самим собою.
Там же, на чаепитии с баранками, с чашками, деревенский управляющий Разуваев – В. Аршинов расскажет легенду о народившемся Антихристе. Так рассказывают о засухе, о неурожае, о стихийном бедствии, о несчастье, поразившем округу... А тут – Антихрист, и такой живой в этом рассказе за чашкою чая: «уже давно живет», «уже в летах», «солидный человек», «служит» и «вот на днях произведен в действительные статские советники – и пряжку имеет за тридцатилетнюю беспорочную службу»... Муромский помнит про «честь в свете» и не понимает, что перед ним нечто страшное, чудовище, не знающее пощады. Oн так хотел оградить, спасти от пересудов доброе имя дочери, свое... Естественное человеческое желание.
А между тем герой легенды, по рассказу деревенского управляющего, «народил племя обильное н хищное – и все это большие и малые советники, и оное племя всю нашу христианскую сторону и обложило; и все скорби наши, труды и болезни от этого Антихриста... и глады и моры наши от его отродия... светопреставление уже близко... а теперь только идет репетиция...»
Кандид Тарелкин – В. Асташина — еще совсем не Антихрист. Маленькое исчадие ада, совсем мелконькое, в мелкоскоп требуется разглядывать. И всю жизнь он пред более сильным, Варравиным, например, с протянутой ладошкой, как нищий. Перед чиновничьей мелюзгой Тарелкин иной – в белых перчатках, важен и степенен. Неторопливо спускается по лестнице, неторопливо думает, неторопливо пишет. Человек деловой хватки, умный, спокойный. Чуть брезгливо поглядывает на эту мелкоту, с папками с тесемочками. Только преследует Тарелкина голос Вечного Кредитора, требующего долг. Или сон, или анафема за ним гонится? Жизнь его постоянно отравлена мечтой о деньгах. Истомленный ожиданием взятки Кандид, изнервничавшийся, измучившийся. Колосс на тележных колесах не только на бедного Муромского, но и на Кандида надвинется всею своею громадой — берегись, зашибет, раздавит, останется только мокрый и скользкий следок, будто и не было никогда Тарелкина. Отгонит от себя Кандид Касторыч наваждение, утрет пот со лба... Но ход делу не преминет дать.
Чиновники, копошащиеся в бумагах, становятся зрителями, когда приходит очередной проситель — Муромский. Мир Муромских, их страдания, живые раны, удары судьбы — зрелище для услаждения глаз. Над Муромскими здесь потешаются, с ними учтивы, но их доят, как доят тли муравьев. Должно быть, Муромский кажется им чудаком, начитавшимся рыцарских романов, безумный-безумный Муромский, раненный в голову в 1812 году, при защите Отечества!..
Интересно, что каждый из чиновников, будь то Шерц, Шмерц, Герц и другие, за исключением одного Шило (В. Дмитриев), не ощущают себя антагонистами морали. Нет, они свято веруют в свою «цеховую» этику, для них соблюдение своих преступных этических норм превыше всего. Но в их власти— колебать миропорядок в человеческой душе, устраивать его или нарушать. И Муромский видит, что надвигается на него Идолище поганое, Тмутороканский болван.
Везде торгуют.
Торгует Тарелкин, предлагая Муромскому изощренную словесную игру. «Так они примут-с?» — спросит у Тарелкина Разуваев. «Отчего не принять?.. С удовольствием примут...» «Люблю я простой, русский ум», — скажет польщенный Тарелкин, он уже готов расчувствоваться, готов даже слезу пустить от восторга, что дело пошло, музыка марш заиграла, но Муромский-то засомневался...
Торгует, разумеется, Варравин, он даже и стихи способен прочесть, вдохновившись на свое «дело», стихи, да с угрозой-намеком: «Наголо, как в старину!..» Да и сама Фемида завязала глаза (изображение ее мы видим на одном из плафонов гостиной), чтобы не умереть со стыда. «Ну, мечом-то она, конечно, сечет, а на весах-то?..» — подумает вслух Муромский. «И на весах, варварка, торгует», — не смутившись, ответит Варравин...
«Роман» с Муромским в спектакле разыгрывает сама Фемида, и режиссер С. Розов, рассказывая о медленном пути «дела», с великими и малыми подробностями его, подчеркивает, что с момента первого колебания душевного — дать или не дать взятку? — жизненная позиция Муромского теряет былую устойчивость.
В. Нельский филигранно ведет свою роль. Актер даст почувствовать нам и весь ужас, охвативший Муромского от прозрения, и его способность все наблюдать с горьким любопытством. С Тарелкиным Муромский еще сам свой, еще верит себе; с Варравиным уже примечает, прихватывает некоторые реальные черты и детали происходящего. Варравин — Л. Дубов, снисходительно поучает Муромского, этакого нерадивого ученика, подчеркивая несостоятельность его нравственных опор и надежд. На встрече с важным лицом — Князем (Ю. Караев, Ф. Раздьяконов) Муромский и вовсе растворится в своих бедах.
Велик и смешон Муромский — Нельский. Перед ним уже три антихриста — Та- релкин, Живец, Варравин, — невероятное сплетение нравов и характеров. «Наголо, как в старину!» — слышит он торжествующий голос. Он и впрямь гол как сокол. Разрушены и потрясены основы морали, и Муромский вырастает до бунта, до протеста. И он велик, трагичен в этом бунте. «Мы сообщники!.. Мы воры!!! — Отчаяние достигло предела. — ...Куйте нас вместе...» Топкая, реалистическая, психологически точная манера исполнения В. Нельского сочетается в спектакле с острогротесковой игрой В. Асташина, Л. Дубова, Ф. Раздьяконова, Е. Князева (Живец).
Бунтует, кажется, даже Тарелкин — В. Асташин. Стоит перед надвинувшимся Ваалом, перед грозным чудищем — и не просто осердясь замахивается на него, но в неистовстве зловещем захлебывается: «Зачем ты, судьба, держишь меня на цепи, как паршивую собаку?.. Нет на свете справедливости, нет и сострадания: гнетет сильный слабого, объедает сытый голодного, обирает богатый бедного!» Да не прозрел ли Тарелкин?.. «Взял бы тебя, постылый свет, да запалил бы с одного конца на другой, да, на- демши мой мундиришко, прошелся бы по твоему пепелищу...» Да-а, скажем мы изумленно, проследив путь Тарелкина, увидев его в мундиришке на мировом пепелище. Апокалиптическое вдохновение посетило Тарелкина, и жутью, и мраком веет от его взгляда. Актер поднимается в этом монологе до смелого обобщения.
<...>
Актёры

Валерий Квитка
Весьма Важное лицо

Юрий Караев
Важное лицо. По рождению князь

Владимир Аршинов
Максим Кузьмич Варравин

Лев Дубов
Максим Кузьмич Варравин

Вадим Асташин
Кандид Касторович Тарелкин

Евгений Князев
Иван Андреевич Живец

Владимир Воронин
Чибисов

Геннадий Кузнецов
Ибисов

Виктор Дмитриев
Касьян Касьянович Шило

Андрей Гаркави
Герц, чиновник

А. Щербинин
Шерц, чиновник

В. Родин
Шмерц, чиновник

Геннадий Некрасов
чиновник Омега

С. Степанов
Парамонов, курьер

Лидия Макарова
Анна Антоновна Атуева

Людмила Охотникова
Анна Антоновна Атуева

Валерий Нельский
Пётр Константинович Муромский

Татьяна Позднякова
Лидочка

Анатолий Пешков
Нелькин

Иосиф Кутянский
Иван Сидорович Разуваев

Анатолий Соколовский
Кречинский

Михаил Левченко
Расплюев

А. Масин
Фёдор

Олег Финский
автор / Тишка

Виктор Курышев
Ибисов (ввод)

Юрий Бабурин
Герц (ввод)

Ювеналий Каскевич
Шерц (ввод)

Валерий Соколов
Шмерц (ввод)

Виталий Стужев
Омега (ввод)

Алексей Шумилов
Парамонов / Фёдор (ввод)

Валерий Сергеев
Нелькин (ввод)

Феликс Раздьяконов
Важное лицо. По рождению князь (ввод)
Авторы и создатели

Александр Васильевич Сухово-Кобылин
автор пьесы

Виктор Розов
литературная редакция

Сергей Розов
режиссёр

Юрий Суракевич
художник
Нинель Шибанкова
костюмы

Галина Асташина
свет