Театр, 1961, №1

«ФЁДОР ВОЛКОВ»

Центральная площадь Ярославля названа име­нем Федора Волкова. И драматический театр носит славное имя первого русского актера. Портрет Волкова работы А. Лосенко смотрит с театральных афиш. Город по праву гордится своим земляком, чью деятельность во славу России В. Г. Белинский сравнивал с деятельностью М. В. Ло­моносова.

   И с тем большим волнением ждали яро­славцы спектакля, поставленного в связи с 950-ле­тием города и посвященного Волкову. И вот он, осуществленный режиссером Р. Вартапетовым, нако­нец появился. Надо ли говорить, что театр был полон и зрители с напряженным вниманием и со­чувствием вслушивались в слова великого челове­ка, создавшего первый постоянный, демократиче­ский, профессиональный русский театр, вопреки реакции церкви и правящих классов, темноте и не­вежеству.

   Но чем дальше разворачивается действие романтической драмы, как назвал Н. Север свою пьесу, тем большее разочарование охватывает зрительный зал. И дело здесь не только в истори­ческих ошибках, иногда, впрочем, непозволительных. (Так, Волков произносит тираду из «Гамлета» В. Шекспира, в то время как при нем в России был известен только «Гамлет» А. Сумарокова, а там этих слов нет). В конце концов, можно было бы простить даже то, что Волков и тем более Сумаро­ков, человек, как известно, очень заботившийся о дворянских привилегиях, высказывают, да еще в присутствии будущей императрицы Екатерины II, такие идеи, о которых люди XVIII века даже еще и не помышляли.

   Можно было бы пройти мимо того, что иные эпизоды и действующие лица никак не связаны с сюжетом пьесы, служат лишь для доказательства тех или иных положений драматурга. Например, автор пьесы хочет доказать, что Волков создавал свой театр, используя народную традицию. И появ­ляется бурлак Власий, в молодости игравший в дра­ме «Царь Максимилиан»; другой бурлак, Щегол, задушевно поет, а у сподвижника Волкова — акте­ра Я. Д. Шумского дед, оказывается, был скоморо­хом, и от него-то он и воспринял комическую ма­неру игры. Но так как у всех этих, как и у некото­рых других персонажей, нет характеров и они не двигают сюжета, они — только функции автора. По­этому даже верные мысли, декларативно высказан­ные этими героями, не кажутся убедительными.

   Можно было бы примириться и с тем, что исто­рические лица излишне прямолинейны, говорят те­ми же словами, какими о них пишут в учебниках. Но все это можно было бы простить при одном условии: если бы на сцене присутствовал Федор Волков, человек огромного ума и страсти, смело вступающий в конфликт с иностранным засилием, религиозными предрассудками, тупостью и корруп­цией чиновников, человек, создавший вместе со своими братьями и товарищами — И. Дмитревским, А. Поповым, Я. Шумским, Григорием и Гавриилом Волковыми — театр, которым мы гордимся и се­годня.

   Неужели молодой человек, с форсом выступаю­щий в лаковых сапогах, декламирующий и резонер­ствующий, — а таким изображает Волкова артист Н. Кузьмин — это и есть великий деятель русского искусства, о котором выдающийся просветитель XVIII века Н. И. Новиков писал: «Сей муж был ве­ликого, обымчивого и проницательного разума, ос­новательного и здравого рассуждения и редких да­рований, украшенных многим учением и чтением наилучших книг». Неужели это и есть Волков, сце­нический темперамент которого его современник Якоб Штелин определил как бешеный?

   Главный недостаток пьесы и спектакля заклю­чается в том, что Волков как великий актер, как подлинный государственный деятель в нем не по­казан. То, что мы видим на сцене, даже не хрони­ка, а разрозненные эпизоды из жизни Волкова. Вот он в Ярославле ссорится с воеводой, соби­рающимся разорить театр, вот разговаривает с бу­дущей царицей, вот беседует с Сумароковым, вот – на смертном одре.

   Характер Волкова не развивается, и он точно та­кой же в Москве, после постановки карнавала «Тор­жествующая Минерва», как и в Ярославле, в самом начале творческого пути. А ведь за это время он закончил Шляхетный кадетский корпус, сыграл во многих трагедиях и вошел в круг просвещенных людей своего времени. Поэтому и финал стано­вится томительно скучным. И когда, лежа в постели, окруженный какими-то «харями» (большинство из зрителей не догадывается, что это эскизы масок к «Торжествующей Минерве»), Волков снова говорит все об одном и том же, зрители ждут скорейшего конца спектакля.

   Есть, впрочем, в пьесе одна удачная картина, в которой актер, играющий Волкова, мог бы показать его дарование, — сцена на постоялом дворе (в яме). Задумавшись, Волков начинает читать монолог из трагедии, и в этот момент появляется Незнакомка – женщина, по-видимому, также увлеченная искусст­вом. И она подает Волкову реплики. Вот здесь можно было бы увидеть хотя бы намек на Волкова-актера, но нет, снова звучит риторика вместо воз­вышенных чувств.

   Так спектакль о Волкове остается без Волкова, а это невосполнимая утрата.

   Ну, а другие исторические лица? Иных из них – Григория Орлова, Алексея Орлова, Дашкова, Ломо­носова — можно отличить друг от друга главным образом по покрою и цвету кафтанов. Петр III хочет казнить крысу, съевшую воскового солдатика. Екатерина II лицемерит и перестраивается тут же, на глазах. Граф Сиверс ругает все русское. То есть исторические лица, выведенные в пьесе, это опять-таки не характеры, а лишь некие функции, нужные автору для того, чтобы дать возможность Волкову выступить с речами, поносящими тиранию и космо­политизм.

   Что же сказать об актерах, играющих в таком спектакле? Они выходят, уходят, говорят, улыбают­ся, сердятся, носят мундиры или цивильные костю­мы, но так как нет ни подлинных характеров, ни подлинных конфликтов, то о действующих лицах забываешь, едва только закрывается занавес. Ко­нечно, из программы нетрудно переписать фами­лии исполнителей, но этот формальный перечень едва ли кому-нибудь нужен.

   В Ярославском театре играют талантливые и ква­лифицированные мастера сцены. И в этом спектакле нет наигрыша, грубого комикования, страстей, рву­щихся в клочья. Но нет здесь и подлинного чувства.

   Вероятно, чтобы придать спектаклю большую эмо­циональность, в него обильно включается музыка (композитор А. Нестеров). Но так как музыка, обыч­но заканчивающая картины, подчеркнуто торжест­венна и никак не сочетается с действием, то она звучит сама по себе.

   В свою очередь художник излишне обытовил оформление. Если приказная изба, то здесь про­рисованы едва ли не все бревна. В царском дворце все говорит о роскоши. В комнате Сумарокова шкаф, наполненный книгами, поставлен напоказ — так, что все сразу его видят. Все добротно, кон­дово, все скопировано с подлинного быта.

   ***

В воскресенье 16 октября 1960 года в кабинете только что назначенного главного режиссера Яро­славского театра Ф. Шишигина собрались автор пьесы Н. Север, второй режиссер спектакля В. Нельский, художник спектакля А. Ипполитов, режиссер В. Давыдов, директор театра В. Топтыгин. Пригла­сили и критика. И все в один голос заявили, что спектакль нуждается в решительной перестройке, и начинать ее следует с пьесы.

В этом единодушии и в убежденности, что театр имени Волкова может и должен иметь талантливый спектакль о своем великом земляке, — залог того, что такой спектакль театр поставит. И по праву бу­дет им гордиться.

Ю. Дмитриев